ВОЗВРАЩАЮСЬ В ПАРИЖ И СТАВЛЮ БОЛЬШУЮ ТОЧКУ

   А веранде стояли чемоданы: свиной кожи, крокодиловой кожи и один маленький... брр!.. кажется собачьей. В палисаднике желтые листья плясали фокс-трот.

   Я побежал к океану: прощай!.. "Бумс!" Фи, какой невежливый. С ним прощаются, а он водой в морду...

   От полотняных купальных будок одни ребра остались. Небо - цвета грязной собаки. Астры висят головами вниз: скучают. Прощайте, до свидания! Хоть вы и без запаха, но я вас никогда, никогда не забуду...

   Простился с лесом. Он, верно, ничего не понял: зашумел, залопотал... Что ему маленький, живой Микки?

   Простился с лавочницей. Она тоже скучная. Сезон кончился, а тухлые кильки так и не распроданы.

   Чемоданы всю дорогу толкались и мешали мне думать. Зина серьезная, как наказанный попугай. Выросла, загорела. В голове уроки, подруги и переводные картинки - на меня ни разу не взглянула...

   И не надо! Что это за любовь такая по сезонам? Подружусь вот в Париже с каким-нибудь порядочным фоксом - и "никаких испанцев" (очень я люблю глупые человеческие слова повторять!)...

* * *

   Приехали. Риехали. Иехали. Ехали. Хали. Дли. Ли. И... Это я так нарочно пишу, а то лапа совсем затекла.

   Консьержкина собачонка посмотрела на меня с порога и отвернулась. Герцогиня какая! Ладно... Я тоже умею важничать. Вот повезут меня на собачью выставку, получу первую золотую медаль, а ты лопайся от зависти в консьержкиной берлоге.

   Совсем отвык от мебели. Тут буфет, там полубуфет, кровати - шире парохода, хоть бы лестнички к ним приставили... Гадость какая! А они еще хотят внизу у мебельщика старую шифоньерку купить! Красного дерева. Пусть хоть лилового - грош ей цена.

   Ах, как тесно в квартире! Горизонт перед носом, лес в трех вазонах, перескочить можно. И попрыгать не с кем. Зина в школе, тропики какие-то изучает. Кухарка сердитая и все губы мажет. Вот возьму и съем твою помаду, будешь с белыми губами ходить!

   На балконе коричневые листики корчатся и шуршат. Воробей один к нам повадился прилетать. Я ему булочку накрошил, а он вокруг моего носа прыгает и клюет. Вчера от скуки мы с ним поболтали.

   - Ты где живешь, птичка?

   - А везде.

   - Ну, как везде?.. Мама и папа у тебя есть?

   - Мама в другом районе, а папа в Сен-Клу Улетел...

   - Что же ты одна делаешь?

   - Прыгаю. Над сквериком полетаю, на веточке посижу. Вот ты у меня завелся, крошками кормишь. Хорошо!

   - Не холодно тебе? Ведь осень...

   - Чудак, да я ж вся на пуху. Чивик! Воробьи на углу дерутся... Эй-эй, подождите! Я тоже подраться хочу...

   Фурх - и улетел. Боже мой, Боже мой, почему у меня нет крыльев?..

* * *

   Дрожу, дрожу, а толку мало. Центральное отопление вчера зашипело, я только спинку погрел, а оно остановилось. Проба была. Через две недели только его заведут на всю зиму. А я что ж, две недели дрожать должен?!

   Спать хочется ужасно. Днем сплю, вечером сплю, ночью... тоже сплю.

   Зина говорит, что у меня сонная болезнь. Мама говорит, что у меня собачья старость. Музыкальная учительница говорит, что у меня чума... Гав! На одну собаку столько болезней?!

   А у меня просто тоска. Очень мне нужна ваша осень и зима в квартире с шифоньерками!

   И тетрадка моя кончается. И писать больше не о чем... У-у! Был бы я медведь, пошел бы в лес, лег в берлогу, вымазал лапу медом и сосал бы ее до самой весны...

   Сегодня на балкон попал кусочек солнца: я на него улегся, а оно из-под меня ушло... Ах, Боже мой!

   Пока не забыл, надо записать вчерашний сон: будто все мы, я и остальное семейство, едем на юг, в Канн. Бог с ним, с зимним Парижем! И будто Зина с мамой ушли в закусочный вагон завтракать... Папа заснул (он всегда в поезде спит), и так горько мне стало!.. Почему меня не взяли с собой? А из саквояжа будто кто-то противным кошачьим голосом мяукнул:

   "Потому что собак в вагон-ресторан не пускают. Кошек всюду пускают, а собак, ах, оставьте!"

   И я рассвирепел, в саквояж зубами вцепился и... проснулся.

* * *

   Перелистывал свои странички. А вдруг бы их кто-нибудь напечатал?! С моим портретом и ав-то-гра-фом?!..

   Попала бы моя книжка в лапки какой-нибудь девочке в зеленом платьице... Села бы она у камина с моим сочинением, читала бы, перелистывала бы и улыбалась. И в каждом доме, где только есть маленькие ножки с бантиками и без бантиков, знали бы мое имя: Микки!

   Зина спит, часы тикают. Консьержка храпит - о! - я и через пол слышу...

   До свидания, тетрадка, до свидания, лето, до свидания, дети - мальчики и девочки, папы и мамы дедушки и бабушки... Хотел заплакать, а вместо того чихнул.

   Ставлю большую, большую точку. Гав! Опять меня блоха укусила!.. В такую трогательную минуту...

   Кровопийца собачья!..

Всеобщий детский друг,

скромный и сонный фокс Микки

   1924 -- 1927

   --------------------

   OCR liosha@hotbox.ru, 2002.